воскресенье, 02 декабря 2012
у нелауры скрипящие каблучки
в них хорошо ходить с солнцем апреля
весну рассекая лавровой волной
она к нефранческо идет домой
какие сонеты, господь вас храни!
они в простынях исступились криком
лучше канцоны твой ищущий всхлип
муж нелауры крепко спит.
в них хорошо ходить с солнцем апреля
весну рассекая лавровой волной
она к нефранческо идет домой
какие сонеты, господь вас храни!
они в простынях исступились криком
лучше канцоны твой ищущий всхлип
муж нелауры крепко спит.
пятница, 30 ноября 2012
Я чувствую себя душой Эдипа, которая все поняла.
За миг до появления на свет.
Скачать Jean Michel Jarre - Ethnicolor.
За миг до появления на свет.
Скачать Jean Michel Jarre - Ethnicolor.
Еще один кумир. Повод быть фанатиком.
Причина писать стихи и носить вериги.
Нежный сплав моего подсознания с равным стремлением к влажной темноте и сухому свету.
Конечно, он совсем другое для меня.
Но о нем не здесь.
понедельник, 19 ноября 2012
от ненависти
четверг, 15 ноября 2012
Суть книги зачинается в глуби желудка заместо бабочек.
Писать реализмом -символизмом - пост...Та же разница, какой красоты голова у тела под тобой.
Отвращение движет костьми внутри моих собственных -самое сильное из моих...чувств?
Я не умею любить. Фундаментально. Я разрушенная основа, человек без спины и обратной стороны кожи.
А зачем? Все заменит плохенькая сублимация.
Суть книги зарождается туманом. Запахом разломанного льда.
Присутствием вне себя.
Предложениями, постоянными и бессмысленными, как волны. Покачиваясь, они наносятся друг на друга, стираясь и наслаиваясь, обессмысливая предыдущие и... Давая пустую, безвоздушную надежду на последующее.
Суть книги - в отрицании продолжения, в писках собственного происхождения, назначения. Не нахождение их.
Она рождается мертвой, ей это нравится.
Ничто лучше не выразит Ничто, живущее под корой самой глубинной попытки жить.
Напишем-ка о том, кто не может понять.
Писать реализмом -символизмом - пост...Та же разница, какой красоты голова у тела под тобой.
Отвращение движет костьми внутри моих собственных -самое сильное из моих...чувств?
Я не умею любить. Фундаментально. Я разрушенная основа, человек без спины и обратной стороны кожи.
А зачем? Все заменит плохенькая сублимация.
Суть книги зарождается туманом. Запахом разломанного льда.
Присутствием вне себя.
Предложениями, постоянными и бессмысленными, как волны. Покачиваясь, они наносятся друг на друга, стираясь и наслаиваясь, обессмысливая предыдущие и... Давая пустую, безвоздушную надежду на последующее.
Суть книги - в отрицании продолжения, в писках собственного происхождения, назначения. Не нахождение их.
Она рождается мертвой, ей это нравится.
Ничто лучше не выразит Ничто, живущее под корой самой глубинной попытки жить.
Напишем-ка о том, кто не может понять.
воскресенье, 04 ноября 2012
И были всегда заглавием.
Под плетьми наших строк разверстывалась бездна, и вот она качнулась и кончилась, поедая себя с конца. Мечты последних персонажей, монологи из соседей сверху, старческий пейзаж за окном и капающий дождь -все съедало себя изнутри, изнуренное, обожравшееся, стало гибким корешком карманной книги.
Было бы страшно измерить жизнь -в три года.
Любовь -в три года.
Разлуку -в три года.
Но вот книга! Подумайте! Посмакуйте как следует -сочные глаженые страницы, сравнительно поэтические, клубящиеся несменным боке на заднем плане -как мы любим, любим их! Разделите на три главы. На три сотни страниц. Или три тысячи заглавных букв.
Мы -эти заглавия.
Под плетьми наших строк разверстывалась бездна, и вот она качнулась и кончилась, поедая себя с конца. Мечты последних персонажей, монологи из соседей сверху, старческий пейзаж за окном и капающий дождь -все съедало себя изнутри, изнуренное, обожравшееся, стало гибким корешком карманной книги.
Было бы страшно измерить жизнь -в три года.
Любовь -в три года.
Разлуку -в три года.
Но вот книга! Подумайте! Посмакуйте как следует -сочные глаженые страницы, сравнительно поэтические, клубящиеся несменным боке на заднем плане -как мы любим, любим их! Разделите на три главы. На три сотни страниц. Или три тысячи заглавных букв.
Мы -эти заглавия.
понедельник, 29 октября 2012
Мы преобладаем и осуществляемся в мире симулякров, интенций, образов.
В равной степени не значимы вопросы: кто я, зачем, мы -есть?
Колыхание обрубками рук-чувств-ума, тростник, по которому пройдется аналитик, писатель, кто еще: и изобретет полнометражность страдания. Слова, которыми можно.
Ах, не страдаю. - Какая была бы глупость и грустность страдать. Тысячи других страданий -не тяжеловеснее ломтика лимона в чае; сотни - малозначимей пыли. О других можно рассказать в сиренево-бежево-синих картинах; в дрянной музЫке под машинный хрип; в вытолоченных зубами стихах. А когда-то казалось -вот, трагедия ("жанр итога"), нас оправдает и скажет нас главным героем.
Такие пустяки -быть...
Такие пустяки, что над головой замерло тоскливое равноденствие. И тем сильнее ощущаешь себя продуктом в целлофане, изготовленным и поданным - ко случаю. Тульский пряник, уже залежавшийся, но как раз по причине твердолобости вовремя опустившийся на голову любимой тещи. (Какая пакость пишется).
Ну что же, мне осталась -литература, наука, религия. Системы. Колбы и таблицы счислений. Здесь я проявляюсь - эмбрион, разворованный на составные.
("Если я зарождаюсь при помощи света в гниющем мясе, то ты прекрасная модель стационарного состояния. Во мне вместо жизнеутверждающих личинок- насыщенных белком личинок тебя- равнодействуют элементы твоей прошлой жизни. Свет и гниющее мясо.")
Хочу, чтобы поскорее сэндвич меня сожрали.
В равной степени не значимы вопросы: кто я, зачем, мы -есть?
Колыхание обрубками рук-чувств-ума, тростник, по которому пройдется аналитик, писатель, кто еще: и изобретет полнометражность страдания. Слова, которыми можно.
Ах, не страдаю. - Какая была бы глупость и грустность страдать. Тысячи других страданий -не тяжеловеснее ломтика лимона в чае; сотни - малозначимей пыли. О других можно рассказать в сиренево-бежево-синих картинах; в дрянной музЫке под машинный хрип; в вытолоченных зубами стихах. А когда-то казалось -вот, трагедия ("жанр итога"), нас оправдает и скажет нас главным героем.
Такие пустяки -быть...
Такие пустяки, что над головой замерло тоскливое равноденствие. И тем сильнее ощущаешь себя продуктом в целлофане, изготовленным и поданным - ко случаю. Тульский пряник, уже залежавшийся, но как раз по причине твердолобости вовремя опустившийся на голову любимой тещи. (Какая пакость пишется).
Ну что же, мне осталась -литература, наука, религия. Системы. Колбы и таблицы счислений. Здесь я проявляюсь - эмбрион, разворованный на составные.
("Если я зарождаюсь при помощи света в гниющем мясе, то ты прекрасная модель стационарного состояния. Во мне вместо жизнеутверждающих личинок- насыщенных белком личинок тебя- равнодействуют элементы твоей прошлой жизни. Свет и гниющее мясо.")
Хочу, чтобы поскорее сэндвич меня сожрали.
четверг, 04 октября 2012
...смерть ведь в совершенстве знает оральное удовольствие.
Человек - это не конечная проба одушевленного мясца, думается. Сколько таких нас порождал вселенский хуй и только к одному пальчиком прикоснулся.
Первые, незаконченные, несовершенные, гиблые! Куда вы ушли, в какие тени, бездны? Я к вам.
Человек - это не конечная проба одушевленного мясца, думается. Сколько таких нас порождал вселенский хуй и только к одному пальчиком прикоснулся.
Первые, незаконченные, несовершенные, гиблые! Куда вы ушли, в какие тени, бездны? Я к вам.
суббота, 29 сентября 2012
Всякая умственная нечисть переходит в тело, наоборот.
Зарываюсь в зловонные одеяльца, подушки, платья, во все тряпичное, тканевое, чтобы только ненароком не задеть себя, не понять, что у тебя есть это бежево-резиновое тело.
Сквозь носоглотку проходит море, то вздуваясь половодьем, то выходя, уходя. Совсем скоро там завьются водоросли и заскрипят отполированные водой своды. Будет Грот Венеры, только без серебристых полурыбок-получеловечков. Хотя кто там знает...
Все возможно во мне.
Скоро я напишу "Грязного человека" и предупрежу своих,чтобы били наотмашь за предположение автобиографичности. Я не настолько велика в своей нечистоплотности.
А сейчас я убираюсь с ваших глаз пить дрянь и читать "Сон разума" Габриэль Витткоп, и как прекрасен этот мир, и так далее.
Зарываюсь в зловонные одеяльца, подушки, платья, во все тряпичное, тканевое, чтобы только ненароком не задеть себя, не понять, что у тебя есть это бежево-резиновое тело.
Сквозь носоглотку проходит море, то вздуваясь половодьем, то выходя, уходя. Совсем скоро там завьются водоросли и заскрипят отполированные водой своды. Будет Грот Венеры, только без серебристых полурыбок-получеловечков. Хотя кто там знает...
Все возможно во мне.
Скоро я напишу "Грязного человека" и предупрежу своих,чтобы били наотмашь за предположение автобиографичности. Я не настолько велика в своей нечистоплотности.
А сейчас я убираюсь с ваших глаз пить дрянь и читать "Сон разума" Габриэль Витткоп, и как прекрасен этот мир, и так далее.
вторник, 25 сентября 2012
Персен - я живу как отсутствие будущего, семьи, детей, любви. Я -отсутствие. Поглоти же меня отрава, тварь. Отвар из трав, что поточнее.
Персей - я злоумышленно хороший ученый. Античная Греция слизывает с меня грязь самоуничижения, льет амброзию тщеславия, но и втрахивает в безнадегу осуществленного таланта. "Хей-хой, да ты же должна с таким умом..." - ой, хей-хой. Мне с вами, черти, никогда не петь кумбайю, судорожно сцепив руки. Я стану столь незначительна и мелка, что иголочки вашего средненького ума погнутся от возмущения. Задрыпанная школа или размазанные по асфальту мозги.
Пегас - пишу, и много. Скрадывает от мыслей типа: "ого, это ж моя рука...да ну не?!..да ну да". Забвительная реальность прочерчивается на листах, меланхолия листает тексты за текстами, концепты, как гамбургеры, входят и выходят. Я - машинка для набора буковок. Забавно, как много можно выразить ненависти, как сложно можно выразить ненависть.
Вся трудность состоит в лексике, синтаксисе, грамматике. No.
— ТЫ НИКОГДА СЕБЯ ЭТИМ НЕ ОПРАВДАЕШЬ
Приап - сладко объяснять. Могу заснуть, только сублимируя ненависть и презрение в картинках изнасилований, надруганий и проч.
Я ХОЧУ НАКАЗАТЬ
Четыре пизды моей жизни.
Персей - я злоумышленно хороший ученый. Античная Греция слизывает с меня грязь самоуничижения, льет амброзию тщеславия, но и втрахивает в безнадегу осуществленного таланта. "Хей-хой, да ты же должна с таким умом..." - ой, хей-хой. Мне с вами, черти, никогда не петь кумбайю, судорожно сцепив руки. Я стану столь незначительна и мелка, что иголочки вашего средненького ума погнутся от возмущения. Задрыпанная школа или размазанные по асфальту мозги.
Пегас - пишу, и много. Скрадывает от мыслей типа: "ого, это ж моя рука...да ну не?!..да ну да". Забвительная реальность прочерчивается на листах, меланхолия листает тексты за текстами, концепты, как гамбургеры, входят и выходят. Я - машинка для набора буковок. Забавно, как много можно выразить ненависти, как сложно можно выразить ненависть.
Вся трудность состоит в лексике, синтаксисе, грамматике. No.
— ТЫ НИКОГДА СЕБЯ ЭТИМ НЕ ОПРАВДАЕШЬ
Приап - сладко объяснять. Могу заснуть, только сублимируя ненависть и презрение в картинках изнасилований, надруганий и проч.
Четыре пизды моей жизни.
Я -единственная лесбиянка из всех, кого я знаю, которая ни разу не влюблялась/не трахалась с мужчинами.
Лечите меня все.
Я последний урод на земле.
Лечите меня все.
Я последний урод на земле.
воскресенье, 23 сентября 2012
Сильнее, чем когда-либо была способна.
Скорее -я не способна даже выдерживать такую любовь. Я маленькая, жалкая, недалекая. Меня -твоей, такой, не может быть, никогда не буду.
Да, мы расстались. Не рельсами, а пуповинами перерезались, были умерщвлены. Я помню, говорила: "Отдашь ключи, когда придешь встречать меня на вокзал" - не встретишь. Сглазила. Соврала.
Ничего страшного,ничего страшного. Ребенок - абортированный ребенок. Душа - на приеме у проктолога.
Выдерживание днем, минутой, еще одной минутой. Отмирающими легкими. Пустословья -никогда, ни с кем. Никого близко, ничто вовнутрь. Самовыжигание и самовозгорание -бледно.
"Почти очнулся" -вот что я, вот и песенка моя.
Полгода. Я даю себе полгода, гребаный бог!
Случайности происходят каждый день. ("Ты умереть опоздал!")
Безответная любовь, во всем ее счастье и величии, возвратилась ко мне, о благословенно оно.
Как много ты мне дала. Всю меня соткала, любила, создала, выносила, вытерпела. Множество -множество лет мы провели вместе, а не три года. Множество жизней прошло, пока ты меня не разлюбила. Поэтому я колышима новой, нечеловеческой теперь, колыбелью. Густые изогнутые ветви со странными, полными голубизны цветами дремлют надо мной. Земля с ее острой нежной свежестью объяла меня, а подо мной, глубоко внизу, шумит подземное море, чистое от света, необходимое темнотой. Маленькие червячки поедают меня, не отнимая меня. Всей кровью, всей силой, всей смертью стремлюсь я к тебе и никогда не приду.
Вся я -лесть, привычка, надруганье, насилие для тебя.
Все мое -любовь к ребенку, старая сказка, все,что попросишь. Вся -лживая честность, рамки, несвобода. Пусть будет.
"Благодарю тебя за тебя. Более нежного, умного и красивого человека - нет. Более - тонкого, странного, сложного.Ты мое единственное обретение за жизнь, вошедшее глубоко внутрь, созданное для красоты, творения и игры неизвестного света, неясных теней.
Благодарю тебя за жизнь - ты помнишь,что если бы не было тебя, я бы уже не жила. Ты повзрослела меня, усложнила и забудешь. Благодарю за мир неспокойный, множественный, неверный, но близкий -ближе кожи, ближе меня от меня. Благодарю за вдохновение неисчерпное и вечное, как ты для меня вечна.
Я сохраню тебя, ты себя -от меня. Твои желтые перышки свежевыкрашенных волос на висках и затылке, твои холодные руки, которые, как ты говорила давным-давно, "никто не может согреть"; за твой голос, которым ты так редко пела, но который я так люблю; за твой неразборчивый почерк, за то, как ты пинала меня и урчала, когда я будила тебя; за твою неуверенную улыбку и маленькие детские движения, когда ты танцуешь; за твою искренность; за родинку на брови; за воспаленное ушко в начале лета; за чувственные губы; за тонкую полоску на животе, - благодарю.
За твою любовь, такую долгую и терпеливую, за нежность каждого утра, тепло и прощение, сострадание, со-чувствие. За твое благородство и остроумие, фантазию и игру, за преданность и желание свободы, за гениальность и человечность, слабость и силу, всепоглощающую доброту и критичность, за то, что принимала и не приняла меня. За твое будущее счастье и жизнь, -благодарю и люблю тебя."
Надеюсь, ты никогда это не прочитаешь -ты не вспомнишь о моем дневнике, искать меня ты не станешь.
Я говорю это вслух не для тебя -ты не захочешь услышать.
Но для себя. Для слов русского языка. Для тех, кто прочтет или просмеется.
Спасибо тебе, муся. Я всегда буду помнить о тебе.
Ее крадет сон.
Она смешно морщится, когда я пытаюсь ее разбудить. Зачем? Я собственник. Когда ее рядом нет, я не могу жить : и разве сон -это не время отсутствия человека?
(лето.2012)
P.S. Страшно перечитывать. Ее рядом нет, больше никогда не будет.
Она смешно морщится, когда я пытаюсь ее разбудить. Зачем? Я собственник. Когда ее рядом нет, я не могу жить : и разве сон -это не время отсутствия человека?
(лето.2012)
P.S. Страшно перечитывать. Ее рядом нет, больше никогда не будет.
Я- засахаренный цветочек. Будем так меня называть, именовать и иметь.
За-са-харенный..Цвяточек, цвиточик, цветочег. - Скажем, не во всех вариантах это звучит так же "блядь без стажа".
Три года отбываю колбу. Да-да, засадилась в колбу надолго -столько не живут (поэтому скорее сахарюсь). В большом количестве этот обаяшка-продукт может вас увести на тот свет.
Меня -нет. Крепка, живуча, падка на.
Меня сахарение не убивает, но медленно выщелачивает, вырыгивает вовнутрь. Что я буду после моей колбы,как вернусь? Где найти сухие тряпочки, чтобы отереть реликты чувств? Только что смотреть в ласковым шрифтом обрамленное ничто впереди. Ничто позади.
С другой стороны - консервируюсь (один бок только подотмер). Все эти бабочки с ингаляционными крылышками, поцелуи со вкусом послервотины, все эти желания, несдержанные, нетронутые -все оно выплело красочную мазню, текущую вверх-низ внутри колбы по своим делам.
Смерть -это всегда по заслуге, думали писавшие Библию. Потому и первородный грех. Смерть как аист, шпындяющий ребенка, а на обратном пути прихватывающий старика. А над остальными он летит, безоблачный, бесконечный (ибо нет движенья), распластавшись своей белизной по предельным глазу высотам. Мы почувствуем в дыхательном оцепенении его полет над головой, забудем, а повернув к нему взгляд -уже никогда не отводим.
Большая книга самоубийства. Этакая длительнопишущаяся посмертная записка, вся ранено-голубая и проч. Чтобы там поднимали своды новые миры и отмирали изведанные. Вот что я начинаю писать. Трудно, голодно и скупо -но много.
Чтобы шире разверзнуть глаза, и уже не прикрыть.
За-са-харенный..Цвяточек, цвиточик, цветочег. - Скажем, не во всех вариантах это звучит так же "блядь без стажа".
Три года отбываю колбу. Да-да, засадилась в колбу надолго -столько не живут (поэтому скорее сахарюсь). В большом количестве этот обаяшка-продукт может вас увести на тот свет.
Меня -нет. Крепка, живуча, падка на.
Меня сахарение не убивает, но медленно выщелачивает, вырыгивает вовнутрь. Что я буду после моей колбы,как вернусь? Где найти сухие тряпочки, чтобы отереть реликты чувств? Только что смотреть в ласковым шрифтом обрамленное ничто впереди. Ничто позади.
С другой стороны - консервируюсь (один бок только подотмер). Все эти бабочки с ингаляционными крылышками, поцелуи со вкусом послервотины, все эти желания, несдержанные, нетронутые -все оно выплело красочную мазню, текущую вверх-низ внутри колбы по своим делам.
Смерть -это всегда по заслуге, думали писавшие Библию. Потому и первородный грех. Смерть как аист, шпындяющий ребенка, а на обратном пути прихватывающий старика. А над остальными он летит, безоблачный, бесконечный (ибо нет движенья), распластавшись своей белизной по предельным глазу высотам. Мы почувствуем в дыхательном оцепенении его полет над головой, забудем, а повернув к нему взгляд -уже никогда не отводим.
Большая книга самоубийства. Этакая длительнопишущаяся посмертная записка, вся ранено-голубая и проч. Чтобы там поднимали своды новые миры и отмирали изведанные. Вот что я начинаю писать. Трудно, голодно и скупо -но много.
Чтобы шире разверзнуть глаза, и уже не прикрыть.
Ноющая, ласковая, отличительная зараза. Ослепительное сердце в черной слюне -той, которую изнутри плодит, порождает трубка с засоренным горлышком. Она стекает горчащей дурманной приторью по узенькому дулу, капает на губы. Вот как ты...любишь. Покрывается грязью, половыми выделениями тот, кого ты любишь - и смотрит на тебя, прищурив глаз:
-"Ну как?"
-"Никак".
На все способные,всему промышленные, для всего утробные комочки, скользят твои клетки-клети жизни, не вытекая из-под ногтей, не скатываясь в разрезах глаз, не свиваясь по ночам меж волос. Вот как было...
Серебряная цепочка струйкой проникла в ладонь. Надень! Призраком терялась она между пальцев, гремела тише немой цикады. И плелась,плелась -не расцепить светлые звенья, не отнять руки. Очаровательство проникло тебе через дыхание, легло на равнины ребер и просачивалось, когда ты спала.
Надень на шею. Там, где болезненный фарфор соприкоснется с яростью металла. Надень,надень -звало унылое сердце, стонало скромно, шепотом на ухо,когда ты спала.
Серебро плескалось, освещая лицо, глаза, пальцы, вечно скользящие к мочке уха, коснуться лба в раскаянии. И ты смотрелась в себя как на серебро, а серебро любовалось твоим обликом, любуясь собой, пока ты спала.
Пока ты спала...
Нити нежно окружили волосы, зашли вовнутрь, переливаясь среди черни, как мелкие бутоны, ласкали волосы-воздух, без запаха, но наполняя отсутствием его. Запутались, заплели, оплели - бездумно, настойчиво, раняще, заплели волосы, пока ты спала.
И ни врозь с ними, и ни вместе с ними.
Режь.
Все режь, пусть как из узкого дула вылезут волосы горьчащей приторью, будто и не было их, будто и не будет их. Одни равнинные полости внутри остались молоды и через сотни лет, любуясь, любуясь очарованием, которому она и не помнила уже имени.
-"Ну как?"
-"Никак".
На все способные,всему промышленные, для всего утробные комочки, скользят твои клетки-клети жизни, не вытекая из-под ногтей, не скатываясь в разрезах глаз, не свиваясь по ночам меж волос. Вот как было...
Серебряная цепочка струйкой проникла в ладонь. Надень! Призраком терялась она между пальцев, гремела тише немой цикады. И плелась,плелась -не расцепить светлые звенья, не отнять руки. Очаровательство проникло тебе через дыхание, легло на равнины ребер и просачивалось, когда ты спала.
Надень на шею. Там, где болезненный фарфор соприкоснется с яростью металла. Надень,надень -звало унылое сердце, стонало скромно, шепотом на ухо,когда ты спала.
Серебро плескалось, освещая лицо, глаза, пальцы, вечно скользящие к мочке уха, коснуться лба в раскаянии. И ты смотрелась в себя как на серебро, а серебро любовалось твоим обликом, любуясь собой, пока ты спала.
Пока ты спала...
Нити нежно окружили волосы, зашли вовнутрь, переливаясь среди черни, как мелкие бутоны, ласкали волосы-воздух, без запаха, но наполняя отсутствием его. Запутались, заплели, оплели - бездумно, настойчиво, раняще, заплели волосы, пока ты спала.
И ни врозь с ними, и ни вместе с ними.
Режь.
Все режь, пусть как из узкого дула вылезут волосы горьчащей приторью, будто и не было их, будто и не будет их. Одни равнинные полости внутри остались молоды и через сотни лет, любуясь, любуясь очарованием, которому она и не помнила уже имени.
суббота, 04 августа 2012
Пролог.
Когда мою первокурсную голову просветлила наука лингвистика, я изобрела персональный велосипед: слова-имеют-значение-исходящее-из-звуковой-составляющей. Мой профессор разбил меня на пух в первые пять минут беседы и, хитро подмигивая? спросил: ну так-с, а слог "ро" для вас что значит-с? Варианты были "розовый", какая-то пустыня, барханы и проч. иллюзорная чепуха. Но не Родина. А ведь она даже подчеркнута графически - для незабвенности хотя бы в учебниках по правописанию.
*
Лет чрез восемнадцать послерождения я наконец поняла прелесть жизни в глубокой глубине мироздания.
Замысел таков:
бери свой простой рабочий зад и тащи его в великое искусство - это назовут чудом;
твори хлеб повседневный и конфетти на праздник не из говна, а из жирных оригинальных идей, которые рукоблудием природы занесло не в Питер и Йорк, а степь с депрессирующим от вымирания ковылем и таким же населением;
дай жару.
Мой город так урбанистичен, безмозгл и дохл, что редкая макака сверкнет там алым огнем личной эмансипации даже при наличии таковой. Основной персонаж -голодный шахтер, главные персоны - местного разлива "ТП" и... "ТХ" (что ли, мужского-то полу?), а протуберанцы идей и пламени грез заключены в бедовых романтиках, знающих Борхеса в лицо и по корешку. Последние обыкновенно не группируются, особо не творчествуют, разве что скалозубят о вышеуказанном писателе, воспитывают чувства и пописывают по-маленькому и по-большому. Собственно, место, состоящее из нуждающихся, можно назвать только нужником - и мой город таков. Одним не хватает манны в виде мани, другим - экшна богемы, третьим - всего хватает, но и они ведь тоже ср*ут, разве что без идеологической установки.
А мне хорошо. Я ведь не в Питере родилась. У меня есть шанс стать гением.
Для сравнения: здесь самоубиваются по пьяни, а в Петербурге - из-за эстетических и чувственных волнений. Здесь царствует одухотворенная пыль, там ДАЖЕ ПЫЛЬ одухотворена. Ну и так далее в ритме вальсированного дабстепа с кларнетом.
Люди по-рыбьи красивы, сплошь из арт-хаусной киноленты, и - главное - каждый оплодотворяет свою нишу, привнося в нее чувство безжизненного протеста; окультивированный говорок делает из дворника характерного героя, а непростая жизненная коллизия в виде культурной столицы обогатит внутренний банк на гиперболические проценты. Короче (мой запыхавшийся язык тормознул и огляделся), скажем это шепотом, полуприкрыв глаза от восхищения: там все - гении,
там ВСЁ - геньяльно. Сгущенный заряд потенции. Вдохновение - ложками. Выходя из дому, выключайте свет и бойтесь Пикассов, Набоковых, Бегрманов, свободно разгуливающих по улицам, спрятавшихся за вооон той невзрачной личинкой.
Мне доподлинно неизвестен рецепт совокупления по-питерски, но там масса ненормально красивых рож.
? И если кто-то посчитал, что не толерантно не сказать о гомосексуалистах, вы всегда можете кинуть мне трояна во все места. Положа руку, о них сейчас - не толерантно.?
Поэтому квинтэссенция геньяльности и совершенства постепенно разжижается и отмирает как инстинкт самосохранения, распылившись несомненно превосходной, восхитительной, бесподобной - НО - бездарностью в каждом первом портфолио, альбуме, пюпитре, холсте и проч. А вместе выглядит неплохо, необычненько. Что пирожное на верхней полочке. Так, ну так красиво! - даже дорастать до него не хочется.
А у меня Родина - поле не вскопанное. Кинешь тютельку ума - съедят подавятся, еще попросят. Создашь концепт - и очередь стоит, просится, ладони духовные протягивает. Конечно, не так, но чувствуешь примерно. Байрон на отдыхе. И растешь себе потихоньку, как положено: пыль, гниль, нюни поощрительные. Вырастешь - вопрос. Но генетически рабочая задница предовольна.
Когда мою первокурсную голову просветлила наука лингвистика, я изобрела персональный велосипед: слова-имеют-значение-исходящее-из-звуковой-составляющей. Мой профессор разбил меня на пух в первые пять минут беседы и, хитро подмигивая? спросил: ну так-с, а слог "ро" для вас что значит-с? Варианты были "розовый", какая-то пустыня, барханы и проч. иллюзорная чепуха. Но не Родина. А ведь она даже подчеркнута графически - для незабвенности хотя бы в учебниках по правописанию.
*
Лет чрез восемнадцать послерождения я наконец поняла прелесть жизни в глубокой глубине мироздания.
Замысел таков:
бери свой простой рабочий зад и тащи его в великое искусство - это назовут чудом;
твори хлеб повседневный и конфетти на праздник не из говна, а из жирных оригинальных идей, которые рукоблудием природы занесло не в Питер и Йорк, а степь с депрессирующим от вымирания ковылем и таким же населением;
дай жару.
Мой город так урбанистичен, безмозгл и дохл, что редкая макака сверкнет там алым огнем личной эмансипации даже при наличии таковой. Основной персонаж -голодный шахтер, главные персоны - местного разлива "ТП" и... "ТХ" (что ли, мужского-то полу?), а протуберанцы идей и пламени грез заключены в бедовых романтиках, знающих Борхеса в лицо и по корешку. Последние обыкновенно не группируются, особо не творчествуют, разве что скалозубят о вышеуказанном писателе, воспитывают чувства и пописывают по-маленькому и по-большому. Собственно, место, состоящее из нуждающихся, можно назвать только нужником - и мой город таков. Одним не хватает манны в виде мани, другим - экшна богемы, третьим - всего хватает, но и они ведь тоже ср*ут, разве что без идеологической установки.
А мне хорошо. Я ведь не в Питере родилась. У меня есть шанс стать гением.
Для сравнения: здесь самоубиваются по пьяни, а в Петербурге - из-за эстетических и чувственных волнений. Здесь царствует одухотворенная пыль, там ДАЖЕ ПЫЛЬ одухотворена. Ну и так далее в ритме вальсированного дабстепа с кларнетом.
Люди по-рыбьи красивы, сплошь из арт-хаусной киноленты, и - главное - каждый оплодотворяет свою нишу, привнося в нее чувство безжизненного протеста; окультивированный говорок делает из дворника характерного героя, а непростая жизненная коллизия в виде культурной столицы обогатит внутренний банк на гиперболические проценты. Короче (мой запыхавшийся язык тормознул и огляделся), скажем это шепотом, полуприкрыв глаза от восхищения: там все - гении,
там ВСЁ - геньяльно. Сгущенный заряд потенции. Вдохновение - ложками. Выходя из дому, выключайте свет и бойтесь Пикассов, Набоковых, Бегрманов, свободно разгуливающих по улицам, спрятавшихся за вооон той невзрачной личинкой.
Мне доподлинно неизвестен рецепт совокупления по-питерски, но там масса ненормально красивых рож.
? И если кто-то посчитал, что не толерантно не сказать о гомосексуалистах, вы всегда можете кинуть мне трояна во все места. Положа руку, о них сейчас - не толерантно.?
Поэтому квинтэссенция геньяльности и совершенства постепенно разжижается и отмирает как инстинкт самосохранения, распылившись несомненно превосходной, восхитительной, бесподобной - НО - бездарностью в каждом первом портфолио, альбуме, пюпитре, холсте и проч. А вместе выглядит неплохо, необычненько. Что пирожное на верхней полочке. Так, ну так красиво! - даже дорастать до него не хочется.
А у меня Родина - поле не вскопанное. Кинешь тютельку ума - съедят подавятся, еще попросят. Создашь концепт - и очередь стоит, просится, ладони духовные протягивает. Конечно, не так, но чувствуешь примерно. Байрон на отдыхе. И растешь себе потихоньку, как положено: пыль, гниль, нюни поощрительные. Вырастешь - вопрос. Но генетически рабочая задница предовольна.